Мы публикуем материалы по истории Школы-студии МХАТ - тексты и уникальные фотографии из нашего раритетного «Семейного альбома», изданного в 2013 году к 70-летию Школы.
Восьмой курс Школы 1954 года выпуска.
Вспоминает народный артист СССР ЛЕВ ДУРОВ (1931 - 2015):
"Я поступал, как всегда все поступают – сразу в два института: в один, мол, не примут, а вдруг понравишься в другом. Меня допустили до третьего тура в Вахтанговском училище и во МХАТе. МХАТ мне понравился больше. Знаете, чем? Портретами. Я ходил, смотрел: Тарханов, Москвин, Качалов, Тарасова – и вот как-то все эти портреты на меня странно-завораживающе действовали. И подумалось: я окажусь в заведении, которое связно с такими грандиозными личностями. Тогда я еще вряд ли понимал, что они сделали, и смотрел на них скорее как на святых, а не как на реальных актеров, которые создали великий театр.
Я решил, что поступлю во МХАТ. Но какая- то иногородняя девица сказала мне: «Дуров, о вас шел спор: мол, маленького роста...» И вдруг вскидывается Топорков: «А я какого роста? А Грибков какого роста? Вы что, с ума, что ли, сошли! Стоящий парень». И меня приняли. В комиссии сидели мхатовские корифеи и наши будущие руководители курса: Сергей Капитонович Блинников и Георгий Авдеевич Герасимов. Они были совершенно разными: Георгий Авдеевич – педагог, преподаватель, вышибал жлобство, прививал культуру, а Сергей Капитонович – режиссер-постановщик. Это было грандиозное сочетание, поэтому многие c нашего курса и стали известными артистами: было чему и у кого поучиться.
Тогда любили брать ребят попроще. Была мода на простых ребят. А проще меня никого не было. Среди нас xодил только один пижон – в роскошном костюме и с роскошным галстуком. На экзамене он сказал: «Я сейчас вам прочту монолог СатИна». И Сергей Капитонович ему неожиданно: «А монолог трикотажа не знаешь, нет, милый?» И судьба его была решена.
Учеба – безумно интересная. Надо сказать, что у нас студенческо-богемного времени не было. Мы вкалывали. И очень много. Редко-редко собирались у кого-то на даче, да и дач-то ни у кого не было – все, в общем-то, бедные были. Но время для нас тогда грандиозное было, потому что: входишь во МХАТ и встречаешь студентов, твоих коллег с разных курсов. А это Борисов, Табаков, Козаков, Доронина, Басилашвили, Мизери, Евстигнеев!.. А Леня Харитонов! Одно время он был популярен безумно: МХАТ выезжал на гастроли, в автобусе сидела коллекция мхатовских актеров, а все осаждавшие автобус аборигены кричали: Харитонов, Харитонов, Харитонов. И кстати, никто не обижался. Я думаю, у корифеев МХАТа хватало мудрости, ума и таланта, чтобы не ревновать к этой его популярности.
Помню еще, прощание со Сталиным. В Школе-студии оно было немножечко фарсовое. Выходили актеры на трибуну и, скорее, демонстрировали свой темперамент, чем тяжелое состояние души по поводу смерти вождя. Конечно, смерть Сталина никак не отразилась на занятиях. Для нас это как-то проскочило и проскочило. Ведь впереди – дипломные спектакли. Не до Сталина, клянусь вам.
У нас был спор: мы из дверей Школы-студии впрыгивали в толпу [очередь проститься с умершим Сталиным - ред.]; самое главное было – зажаться между людьми, потому что если ты пойдешь, то отдавят ноги, но ты впрыгиваешь, и в таком положении тебя вносят в Колонный зал. Ты проходишь мимо гроба, выходишь и бежишь обходными путями в студию, опять из нее выходишь, впрыгиваешь в толпу... Вот такое было соревнование, и мы хвастались: я три, я четыре раза прошел. Просто дурака валяли. Хотя я много страшного помню из того дня.
Когда ты смотришь на портреты стариков и вспоминаешь их жизнь, их работы, понимаешь, что они были аристократами. Мы разночинцы. Студия МХАТ прививала культуру отношения к театру. К доскам, по которым ходишь, к ощущению себя в театре. В Школе-студии это было как ни в одном другом институте. Был особый воздух, какой-то особый дух".